«...А в великой стране,
что когда-то Святой
величалась,
Чужеземцы в святынях
пируют и пляшут уже!
...Вот поэтому мне
давят горло и горечь, и
жалость,
И последнего мига
болит ожиданье в душе».
(С.А.Золотцев. «Дума»)
Для настоящего поэта эти
противоречия разрешаются в бескомпромиссной борьбе оружием Слова: его поэзия не
только выражает боль, горечь и жалость, но
очищает умы и души сограждан от смуты и грязи, укрепляет веру, умножает
силы в противостоянии с нелюбовью, потерянностью родной почвы под ногами. На
этом пути вместе с Лермонтовым и другими истинными, «корневыми» поэтами и
писателями России, как Игорь Григорьев, я вижу Станислава Золотцева.
«Зажги свое сердце от
солнечного луча,
Пронзившего сосен янтарные
терпкие смолы.
Пусть будет, как в юности,
кровь горяча
И тяжкие раны затянет
живицей веселой.
Зажги своё сердце от
жарко-малиновых стрел
Кипрея, который зовётся у
нас иван-чаем,
Чтоб сладостный пламень
озябшую душу согрел,
Шмелиным нектаром уставшую
плоть угощая.
Зажги своё сердце от этих
шеломов златых,
Веками венчающих белые наши
соборы.
Пусть голос твой станет на
время торжественно тих,
И древняя вера его поведёт
за собою!»
(С.А.Золотцев. «Зажги своё сердце» )
Да, у Золотцева во многих
произведениях «любви не бывает без
боли», но всё равно на первом плане у поэта
неистребимая вера в величие России, её историческое предназначение –
нести свет правды всему человечеству.
«И какие вы рельсы на
Млечном пути ни положите,
В них опять зазвенит
неизбывный славянский мотив…»
(С.А.Золотцев. «Два коня»)
В сборнике стихов 90-х годов
«Всё пройдёт, а Россия останется», в стихотворении «…Однажды с гражданской войны» читаем:
«За нами века и века трудов
и науки,
Славянского света река, и дети,
и внуки,
И предков родных имена, и
храмы святые,
За нами родная страна, за
нами – Россия».
«Славянского света река»
никогда не останавливает своего течения, и она будет протекать по нашей земле
вечно. В это Золотцев верит свято,
указывая на источники непрерывности и вечности славы России
В замечательной, небольшой по объёму книге первой жены Игоря Григорьева Дианы Васильевны
Григорьевой, которая называется «Это здесь-то Бога нет?» [3] написано:
«Поэзия Игоря
Григорьева – это шаг на пути возможного нашего преображения. В самое безбожное время XX века он обрёл
Бога. Неудивительно, что перед смертью,
совсем как великий поэтический земляк его – Александр Пушкин – он исповедался и
причастился, а по кончине был отпет в церкви Спаса Нерукотворного и похоронен
по православному канону»
Православие. В
переводе с греческого означает дословно «правильное славление» или «правильное
мнение». Я для себя перевожу как
прославление правды. То есть, «правда и справедливость – превыше
всего». Не это ли для русского человека
во все века было наивысшей целью в жизни – отстоять правду? Православие и русскость – это практически
синонимы, если вдуматься.
Всем, знавшим Игоря Григорьева и Станислава Золотцева,
доподлинно известно, каким бескомпромиссными людьми они были, если дело
касалось посягательства кого-либо на правду и справедливость. Эта бескомпромиссность выливалась и на их
поэтические страницы. Вспомните
стихотворение Григорьева «Поэты», которое прозвучало в начале встречи.
А ведь правда заключается ещё и в том, что невозможно
русский народ насильно отлучить от веры его предков и «перековать» в какую-то
новую насаждаемую извне или «сверху»
веру или идею.
Об этом стихотворение Григорьева «На Синичьей
горе», посвящённое другому исконно и до
глубины души русскому человеку Семёну Степановичу Гейченко.
Стихи стихают. Погасают
дали.
С Россией распрощались
журавли:
Откаялись, отпели, отрыдали,
И небу нету дела до земли.
Заваривает снежное причастье
Монах-ноябрь костлявою
рукой.
Печаль и пепел. Хладное
безстрастье.
Безкровный день.
Кладбищенский покой.
И не избечь зальделым клёнам
дрожи,
И не избыть распятие кресту.
И сумерки на вашу жизнь
похожи,
И долог путь к запретному
Христу.
Но это только миг, лишь
промельк смутный,
Встревоженной души невольный
вздох:
В глубинах нашей веры
безприютной
Неугасимы ни Поэт, ни Бог.
Цветут Святые Горы вкруг
Синичьей,
Как жёлтые венки вокруг
венца.
И всех, сюда взошедших, без
различий
Сам ветер причащает из
корца.
Следует обратить внимание, что в словах «безстрастье», «безприютной» приставка «без»
написана Григорьевым по-христиански через букву «з», чтобы в стихотворении не
было буквосочетания «бес». Этим
отрицается всё бесовское даже таким вот образом.
В пору уничтожения в России её духовных корней поэзию
Григорьева спасала именно родовая память о вере предков, глубокое вникание в
историю Руси. В этом его поддерживали
самые верные друзья, соратники и единомышленники, патриоты-писатели Фёдор Абрамов, Василий Белов, Валентин Распутин, Виктор
Астафьев, Сергей Поликарпов.
Станислав Золотцев написал роман-эссе "У подножия Синичьей
горы" [4]. В романе он пишет, что
вся его жизнь неразрывно связана со Святыми Горами, с селом Михайловским, этими
притягательными местами для каждого русского человека.
"Вокруг меня простиралась заповедная земля. Земля Пушкина. За моей
спиной стоял его дом. За ним - весь в снегу - дремал его сад, некогда
основанный моим дедом, что был мастером-столяром и умелым садоводом. Меж деревьями, окутанные снегом, хранили
своих медоносных жительниц пчелиные дуплянки.
С малых лет приросший к
Святогорью, я всегда считал эту землю своей родиной. Теперь на ней завершался
день, в котором я впервые по-настоящему понял,
что я - русский.
Русский не потому, что так написано в неких бумагах с гербовыми
печатями, удостоверяющими мою личность.
А потому, что я останусь им и тогда, когда меня уже не будет в живых.
Потому, что на этой земле я буду жить всегда. По крайней мере, до тех пор, пока
люди на ней читают стихи Пушкина. До тех пор, пока они помнят, что живут у подножия Синичьей
горы..."
В главе, где Золотцев рассказывает, как они с
псковским другом в сильную метель шли по знакомым улицам Пскова и разговаривали
крайне откровенно, читаем такие строки:
«Поминутно сбивая и счищая снег с наших лиц, мы топали к берегу Великой, стараясь
разгадать, где тут был когда-то скотный двор, где - совхозный сад, моим дедом
посаженный, а где - конюшня, в стойлах которой рождались, росли, а потом и
старели бокастые и мосластые рабочие лошади, казавшиеся нам, мальчишкам, лихими
скакунами.
Наш путевой, но не очень путёвый
разговор, наполовину мемуарный, наполовину заполненный проклятиями в
адрес обезумевшей погоды, становился всё бессвязней: снег уже залеплял глаза и
забивал рты. (…)
«Так вот, слушай дальше, если ещё не устал. Во всем мире совестливому писателю несладко,
а на Руси - особенно. Русский поэт,
пойми ты это, с любой властью не в ладах, он даже и в добрые времена найдёт,
увидит какую-нибудь болячку в обществе, в государстве червоточинку обнаружит,
какую, кроме него, никто не заметит. Причём это вовсе не означает, что он
против власти данной, против этого конкретного строя, - наоборот, он может быть
их самым ярым защитником, он воспевать будет, оду вождю писать, - но в той же
оде он этого вождя носом ткнёт: смотри, дескать, вот где опасность тебя
стережет! Почему так? А для русского – как иначе?»
В заключение встречи я прочитаю несколько своих стихов из новой
книги «Псков. И слова твердь, и чести постоянство», а также
стихи, опубликованные в других книгах и журналах.
Этими стихами я стараюсь
продолжать традиции И.Н.Григорьева и С.А.Золотцева, о которых я вам рассказывал.
Традиции русскости в поэзии мне очень близки, и от них я не собираюсь
отступать.
21 февраля 2018 года. Псков
Литература
[1] Станислав Золотцев. «Зажги вьюгу!» Очерк о жизни и творчестве поэта Игоря
Григорьева. Псков, 2007, Издательство АНО «Логос»
[2] Сайт памяти поэта и воина Игоря Николаевича
ГРИГОРЬЕВА К 90-летию поэта (1923-1996)
[3] Д.В.
Григорьева. «Это здесь-то Бога
нет?» О православной сущности поэзии
Игоря Григорьева. Санкт-Петербург,
2014.
[4] Золотцев С.А.
"У подножия Синичьей горы". Роман-эссе. Москва,
Роман-газета, 1999 г.
Спасибо за внимание!